1
Две деревеньки
друг против друга
стояли, хмурясь
над речкой Сухой,
обе —
не то что трактора —
плуга
не знали,
шкрябая землю
сохой!
От этого шкрябанья —
земля, что короста,
на коросте же
не растет и лопух.
Вот так и жили,
чересчур уж просто:
кто не худел —
тот с голоду пух.
Правая — Гореловка,
левая — Нееловка.
Слева — болото,
справа — гора.
У обоих —
хозяйство
уж такое мелкое,
что от взгляда сухого
начинало выгорать.
Верст за сто город,
за сорок — школа,
придет нужда —
хоть топись в реке.
Да жил
в Нееловке
помощник скорый,
скупщик сырья
Едунов Патрикей.
Знали его взрослые
и дети,
даже собаки знали
и во́роны.
Что ни говорите —
общий благодетель.
Густа бородища —
на обе стороны.
Тут как тут он
в случае неурожая,
не давал усохнуть
материнскому молоку.
Зато в урожай,
ему не возражая,
все зерно Патрикею
волокут.
Но не только зерном
зашибал он деньгу,
не только на этом
имел выгоду,
закупал на корню
и лен и пеньку,
ничему из деревни
не давал выходу.
Кроме всего,
был он страшный противник
всяких организаций
кооперативных.
«Это же, —
говорил он, —
антихристова печать!
Это ж, —
гремел он, —
Вавилонская блудница!
Разве возможно
такое нам начать,
чтобы в ней вам всем
объединиться?!
Кой попадется в такой разврат,
то не видеть тому
до веку
ни божьего солнца,
ни царских врат,
этакому человеку».
Ему возражать
пытался Ермил,
про то, что, мол,
нужен же кооператив.
Да тот уходил,
хлопнув дверьми,
нос от Ермила отворотив.
А народу слушать было немило
ни речь Патрикея,
ни речи Ермила.
Потому как Ермил
не умел объяснить:
хочет сказать,
а слов-то и нету.
Глянешь на них —
хоть водою плесни,
оба багрово-огневого цвету.
Да и что Ермил:
крысы бедней.
Хоть и тому
верь не ахти-то,
ну а все ж
Патрикею видней,